Сведения о звонаре Сретенского монастыря сохранились в воспоминаниях С.Н. Дурылина:"Когда, бывало, на улице остановишься с ним, а мимо пройдет знакомый, не знающий Павла Федоровича, неизбежен впоследствии вопрос: "С каким это странным субъектом вы разговаривали намедни на улице?" И это была еще осторожная формулировка вопроса; пожалуй, точнее его можно бы даже формулировать: "С каким это оборванцем..." Маленького росту, взлохмаченный, густо заросший черною, с проседью, бородою, в рваном, почему-то всегда ватном зимою и летом, пальто, "в пуху", с наческами ваты на порыжелом, позеленелом сукне в пятнах, в какой-нибудь давным-давно инвалидной шляпе, в нечищеных рыжих штиблетах, над которыми болталась бахрома брюк, звонарь Сретенского монастыря производил впечатление, действительно, оборванца.
А между тем этот оборванец вырос в чинной музыкальной строгой семье, и музыкальных данных – наследственных в этой замечательной семье – у него было не меньше, чем у других ее членов. Он мог бы легко и успешно идти той же почтенной и прямой музыкальной дорогой, которой – с разными талантами и успехом, но с одинаковым правом и честью – шли его дед, отец, брат, сестра, двоюродные братья. С этой музыкальной дороги он свернул на другую – музыкальную же, но совершенно необычную и никем не признанную. Этот мальчик, выросший в неправославной, хоть издавна московской, семье, у которого отец был лютеранин, а мать – католичка, влюбился с детства в московский колокольный звон, заслушивался его часами, стал его мастером, художником, творцом... Обладатель совершенного слуха и совершенно исключительных, по признанию его брата-композитора, музыкальных способностей, он взошел с ними, иноверец, на московскую колокольню: там он нашел тот музыкальный инструмент, которому отдал всю свою жизнь, – колокола.
Я не знаю в точности, как это случилось, но православные колокола привели его к православному храму и православной вере. Он принял Православие. Но этого мало сказать: он принял весь русский оттенок этой веры. Кровь веры заструилась в его жилах. Отец его был органистом во французской церкви; брат-композитор игрывал там на органе и наследовал от отца любовь к этому музыкальному голосу католичества и протестантства: сделался лучшим органистом России, профессором органа, автором композиций для него. Павел же Федорович не только ушел от этого инструмента, но и от храма, от веры, которых он является глашатаем. Колокола московских церквей назвонили ему лучше всяких проповедей ту веру, которую вестил их звон. П.Ф. Гедике стал одним из православнейших людей Москвы. Глядя на него, беседуя с ним, я вспоминал, что подвижник, подвизавшийся самым национальным русским подвигом – юродством, блаженный Прокопий Устюжский был родом "немчин". Что-то от юродивого – в его простоте, чистоте, "нищете душевной" и "нищете телесной" – было и в Павле Федоровиче, – даже и в его одежде, и в отношении к ней. До смерти своих родителей (уже после революции 1917 г.) он жил с ними; после их смерти жил у брата-композитора.
Звонарь Сретенского монастыря, он ничего не получал за звон[4]... Содержали его родные. "Колокола" не кормили его, а ни от чего другого он кормиться не хотел, отдав им всю жизнь свою и талант. Отец и мать, а впоследствии брат, непрестанно одевали его, следили за тем, чтобы он был чисто и прилично и тепло одет, – но эта "чистая одежда", только что обновленная иждивением родных, очень скоро "исчезала" на нем: непостижимо быстро ветшала или заменялась другой, отнюдь не "чистой, приличной и теплой". Как это случалось – никто не знал, и с течением времени у родных выработалось отношение к этому как к неизбежному: за обновлением следовало ветшение и исчезновение.
Для самого же Павла Федоровича его бескорыстное, юродивое, на суд других, звонарство было несомненным счастьем. Вероятно, он был бы прекрасным органистом[5], но себя нашел он только в колоколах. Его единственный, уготованный ему инструмент, на котором одном призван он был творить, находился на колокольне Сретенского монастыря – и что ему, истинному художнику, было за дело до того, что этот инструмент не давал ни славы, ни денег, ни консерваторского признания, ни газетных отзывов – ничего из того, что дают фортепиано, скрипка, оркестр! Он остался верен своему инструменту навсегда.
#ПавелГедике#Сретенскиймонастырь#звонарьсретенскогомонастыря
Музыка
Фильмы
ТВ Шоу
Категории видео
